Николай Задорнов - Первое открытие [К океану]

Взяв с собой Попова, двух мичманов, доктора, боцмана и матросов, капитан отправился на трех шлюпках.

Казакевич оставался ждать инструкции и готовиться к обратному пути.

В тихий день, когда матросы, расположившись на палубе, шили паруса, а свободные от работы грелись на солнышке, кучей сидя на баке, к судну подъехали гиляки в лодке. Один из них без всяких разговоров бросил на палубу осетров. Это был Чумбока. Он уже побывал дома — там все благополучно в деревне Иски… В это время Казакевич, повесив мундир на вешалку, только что расположился за столом.

Алеут Михайла доложил штурману Халезову:

— Приехали гиляки.

— Какие гиляки?

— Они привезли рыбу!

— Дайте им табаку.

Халезов пошел к Казакевичу. Вернувшись наверх, он спросил:

— Где поблизости есть речка с питьевой водой?

— Есть, есть! — понял его Чумбока.

Чуть свет две гиляцкие лодки подошли к «Байкалу». Матросы мыли свою шлюпку. Чумбока с удивлением смотрел, как в нее ударяет поток из шланга. Двое матросов работали у помпы. Он вспомнил, как такой же струей окатывали людей.

Когда шлюпка была вымыта, ее спустили на талях, а затем матросы и унтер-офицер сели в гиляцкую лодку, а шлюпку повели на буксире. Шли долго — до полудня.

Между холмов, заросших елями и березняком, открылся распадок, к морю выбегала речка с прозрачной водой.

Неподалеку деревня.

Чумбока показал, где удобней провести шлюпку.

Лодки вошли в устье. Матросы вооружились ведрами, стали черпать воду и лить прямо в шлюпку.

Чумбока вызвался помогать им. Один из матросов отдал ему ведро.

«Как много воды им нужно! — думал Чумбока. — Значит, им опять придется долго ехать по соленой воде». Он звал их в дом, хотел познакомить со своими односельчанами, с Хивгук и семьей Питкена.

Матросы спешили. Они налили шлюпку и уселись на весла в гиляцкую лодку. Повели шлюпку с пресной водой на буксире.

Глава пятьдесят третья

ДЕРЕВНЯ ЧАРБАХ

К подножиям скал море выгоняло волны. Над прибоем, кипевшим в камнях и на косах, висели тучные чайки, похожие на больших белых куриц. Набегавшие волны едва не обдавали их. Чайки с криком подпрыгивали и, снова опускаясь, стояли в воздухе, едва приоткрыв крылья.

Шлюпки Невельского шли под материковым берегом.

Было раннее утро. Дул легкий ветер, и море чуть заметно волновалось.

— А вот и Тебахский мыс! — сказал Веревкин.

Матросов на «Байкале» не хватало, поэтому на промер ходили иногда по нескольку раз подряд.

Из-за утеса далеко-далеко вытягивался в море тонкий и низкий синий мыс.

Когда шлюпки отошли от берега и вышли на траверс утеса, течение вдруг с силой подхватило их и стало сносить. Скалы быстро отошли в сторону. Открылась огромная бухта, обставленная в глубине высокими горами. С их шапок ветер тянул проредь туч. Далекий низменный мыс, вытягивавшийся из-за скал, оказался противоположным берегом бухты. В глубине ее он возвышался, становился горист и громоздился в облака. Из широчайшего ущелья навстречу шлюпкам шло мощное течение.

— Амур, Геннадий Иванович! — крикнул в рупор Попов, шедший на баркасе.

Невельской молчал, натянув фуражку с белым чехлом на радостные глаза.

Течение несло вывороченные с корнями деревья и кустарники — чувствовалось, что река идет из страны девственных лесов.

— Три с половиной! — крикнул лотовой.

— Три с половиной сажени! — воскликнул Грот. Круглое лицо его сияло. — Отличная глубина! Не правда ли, Геннадий Иванович? Любой корабль войдет в устье! Как нелепо выглядят старые карты!

Над мачтой проплыли ржаво-желтые зазубрины скал входного мыса. На реке было тихо. Бледные и голубые ее воды тянулись к далеким темным горам. Кое-где проступали светлые пятна; вдали, на поверхности реки, в разных направлениях шли лодки с парусами.

Проплыл красный тебахский утес с тайгой на вершине, похожий на глиняный горшок с зеленью.

— Четыре! — снова крикнул Козлов.

Грот записывал цифры и стал наносить очертания мыса на бумагу.

— Нам надо знать широту фарватера, — сказал Невельской. — Сигнальте на шлюпки, пусть держатся друг от друга на два кабельтовых и непрерывно бросают лот.

На берегу между утесов открылся распадок. На пригорке стояло темное бревенчатое строение, похожее на сарай. Дымился костер. Женщины развешивали рыбу. Через час за другим мысом стала видна еще одна деревня. Некоторые из гиляцких хижин были крыты берестой и построены на сваях. На мелях лежали лодки. Всюду на корягах сушились сети.

— Смотрите, Геннадий Иванович! — заметил Грот. — Приглашают пристать. Это та самая деревня, где побывал Петр Васильевич. Он говорил, что тут некоторые гиляки похожи лицом на русских.

Невельской приказал просигналить Гейсмару и Попову, чтобы прекращали промер и шли к берегу.

Когда шлюпка зашуршала о песок и Козлов выскочил на отмель, гиляки с криками схватились за борта и помогли матросам. У гиляков были тонкие голоса и сильные смуглые руки в кольцах и браслетах. Вскоре подошли шлюпки Попова и Гейсмара.

Выглянуло солнце, освещая над гиляцкими жилищами красные скалы.

Невельской подошел к гилякам, глядя на них доверчиво, словно видя в них старых знакомых или союзников.

— Манжу[187]? — показал на его грудь какой-то старик.

— Нет манжу! — ответил Невельской.

Старик поглядел на шлюпку, потом Невельскому в глаза, осмотрел его короткие усы.

— Манжу! — сказал он, сначала показывая на Невельского, а потом трогая пальцем свою верхнюю губу, словно и на ней росли густые волосы.

— Нет манжу! — повторил капитан.

— Нет манжу! — сказал старик, показывая на грудь капитана. — Нет манжу! — Он показал на лодку. Потом с важностью сказал: — Манжу! — И, как бы представляя маньчжура, сделал вид, что разглаживает большие длинные усы.

Старик обнял Невельского и поцеловал, а Невельской чмокнул его в щеку, к удовольствию всех.

В истертых нерпичьих юбках, патлатые и босые, с медными трубками в зубах, жители деревни обступили Невельского.

— Лоча! — сказал старик.

— Лоча, лоча! — повторяли другие, дружелюбно хлопая капитана по плечу.

Из толпы пробился коренастый и лохматый человек, необычайно широкий в плечах. Это Питкен.

— Здоровенный мужик, — заметил Конев. — Такой, если даст пуху…

— Ты манжу? — спросил Невельской, тыча в грудь старика.

— Манжу? — удивленно воскликнул старик. — Нет манжу! — сказал он, также показывая себе на грудь. — Нет манжу, нет манжу, нет манжу… — Он как бы пересчитывал всех своих, показывая на детей и на женщин.

Это первое селение, где женщины подходили вместе с мужчинами, смеялись, расспрашивали, выглядели равными с мужчинами и не боялись. И курили медные трубки.

— Нет манжу! — Старик ткнул в грудь Питкена.

— А кто? Какой народ?

Алеут Михайла Свининский попробовал объяснить.

— Гиляк! — показывая себе на грудь, сказал Питкен.

— Гиляк! — подтвердил старик.

Невельской вздохнул облегченно. Вот где наконец гиляки. Это было селение, где впервые жители называли сами себя гиляками.

Старик набрал палок и воткнул их в ряд в песок. Он как бы спросил одну из них:

— Манжу? А-а! Манжу! — и ударил по палке так, что она полетела.

— Манжу! — ударил он снова, и так сколачивал все палки одну за другой.

Гиляки в деревне Чарбах, куда прибыл Невельской, уже знали, кто прибыл. Питкен привез им новости. Но, кроме того, здесь жил теперь Фомка.

Дом его сгорел во время огромного лесного пожара, когда пламя охватило оба берега Стеклянной протоки. Погибло много оленей.

Фомка с женой решили уйти в низовья, и хорошо сделали. Оспа разразилась на старых местах вторично.

А в низовья часто приезжал Афоня. Золото мыли на реке Амгуни и отправляли с тунгусом.

Но теперь, как понимал Фомка, настали и тут плохие времена. Пришли свои. Они ведь ничему не поверят! Решат, что беглый солдат или ушел от рекрутчины, как это бывает.

Когда приходила шлюпка Казакевича, Фомка узнал своих, но себя не выдал. Он боялся, что его могут задержать. Казакевич заговаривал с ним по-русски, но Фомка мотал головой и знаками дал понять, что не понимает. Он боялся, что его схватят, увезут в Охотск. По уходе шлюпки он объяснил гилякам, что приходили русские, а не рыжие.

— Они не свирепы и, кажется, не враждебны нам, — вымолвил Попов. — Не то что на охотских кошках. Не правда ли, мичман?

Гейсмар молчал, делая вид, что не слышит.

Всякое напоминание об охотских кошках было ему неприятно.

Рослый старик надел берестяную шляпу с красными аппликациями.

— Господа! Гиляк в этой шляпе кого-то мне ужасно напоминает, — сказал Грот.

— Он похож на Тузенбаха, — отвечал Гейсмар и отпрянул от товарища, как мальчишка.